Неточные совпадения
Шли они по ровному месту три года и три дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли
до болота. Видят, стоит на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за
поясом, а он других ищет.
Львов в домашнем сюртуке с
поясом, в замшевых ботинках сидел на кресле и в pince-nez с синими стеклами читал книгу, стоявшую на пюпитре, осторожно на отлете держа красивою рукой
до половины испеплившуюся сигару.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за
пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что
до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или нет.
В дверях буфетной встала Алина, платье на ней было так ослепительно белое, что Самгин мигнул; у
пояса — цветы, гирлянда их спускалась по бедру
до подола, на голове — тоже цветы, в руках блестел веер, и вся она блестела, точно огромная рыба. Стало тихо, все примолкли, осторожно отодвигаясь от нее. Лютов вертелся, хватал стулья и бормотал...
Через плетень на улицу перевалился человек в красной рубахе, без
пояса, босой, в подсученных
до колен штанах; он забежал вперед толпы и, размахивая руками, страдальчески взвизгнул...
Серебряная струя воды выгоняла из-под крыши густейшие облака бархатного дыма, все было необыкновенно оживлено, весело, и Самгин почувствовал себя отлично. Когда подошел к нему Безбедов, облитый водою с головы
до ног, голый по
пояс, он спросил его...
До полудня она ходила в широкой белой блузе, с
поясом и большими карманами, а после полудня надевала коричневое, по большим праздникам светлое, точно серебряное, едва гнувшееся и шумящее платье, а на плечи накидывала старинную шаль, которая вынималась и выкладывалась одной только Василисой.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши гости в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и, положив руки на колени, приседали и кланялись чуть не
до земли. Двое были одеты бедно: на них была синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и ног. Халат держался широким
поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Григорий снес эту пощечину как преданный раб, не сгрубил ни слова, и когда провожал старую барыню
до кареты, то, поклонившись ей в
пояс, внушительно произнес, что ей «за сирот Бог заплатит».
Мы быстро вытянули маленького, он тоже был испуган; с пальцев правой руки его капала кровь, щека тоже сильно ссажена, был он по
пояс мокрый, бледен
до синевы, но улыбался, вздрагивая, широко раскрыв глаза, улыбался и тянул...
Ехали курьер с Левшою очень скоро, так что от Петербурга
до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции
пояса на один значок еще уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как Левше после представления государю, по платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по-иностранному: «Ай люли — се тре жули» [Это очень хорошо (от фр. c’est tr s joli)].
Она была одета в темно-коричневый ватошник, ловко подпоясанный лакированным
поясом и застегнутый спереди большими бархатными пуговицами, нашитыми от самого воротника
до самого подола; на плечах у нее был большой серый платок из козьего пуха, а на голове беленький фламандский чепчик, красиво обрамлявший своими оборками ее прелестное, разгоревшееся на морозе личико и завязанный у подбородка двумя широкими белыми лопастями. Густая черная коса в нескольких местах выглядывала из-под этого чепца буйными кольцами.
Без всякой церемонии, он вынул из-за своего
пояса заткнутые ножницы и разрезал ими на покойнице саван, сарафан и рубашку, начиная с подола
до самой шеи, разрезал также и рукава у рубашки, и все это развернул.
Низко оселись под ним, на лежачих рессорах, покрытые лаком пролетки; блестит на солнце серебряная сбруя; блестят оплывшие бока жирнейшего в мире жеребца; блестят кафтан, кушак и шапка на кучере; блестит, наконец, он сам, Михайло Трофимов, своим тончайшего сукна сюртуком, сам, растолстевший пудов
до пятнадцати весу и только, как тюлень, лениво поворачивающий свою морду во все стороны и слегка кивающий головой, когда ему, почти в
пояс, кланялись шедшие по улице мастеровые и приказные.
Румянцев
до невероятности подделывался к новому начальнику. Он бегал каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда в
пояс, когда тот приходил в класс, и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники, проходил мимо смотрительской квартиры без шапки. Но все эти искания не достигали желаемой цели: Калинович оставался с ним сух и неприветлив.
Знаете что: я теперь отпускаю вас (она глянула на эмалевые часики, заткнутые у ней за
поясом)…
до трех часов…
Она была в белом платье с розовым
поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших
до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках.
Комната, в которой принимал и обедал блаженный, была довольно просторная, в три окна, и разгорожена поперек на две равные части деревянною решеткой от стены
до стены, по
пояс высотой.
Вопросы эти заставляли ее стонать. Она бегала и кружилась по зале, стараясь угомонить взбудораженные воспоминания. А навстречу так и плыли: и герцогиня Герольштейнская, потрясающая гусарским ментиком, и Клеретта Анго, в подвенечном платье, с разрезом впереди
до самого
пояса, и Прекрасная Елена, с разрезами спереди, сзади и со всех боков… Ничего, кроме бесстыдства и наготы… вот в чем прошла вся жизнь! Неужели все это было?
Приходилось Анниньке играть и «Прекрасную Елену» (по обязанностям службы даже и часто); она накладывала на свои пепельные волосы совершенно огненный парик, делала в тунике разрез
до самого
пояса, но и за всем тем выходило посредственно, вяло, даже не цинично.
Под горою появился большой белый ком; всхлипывая и сопя, он тихо, неровно поднимается кверху, — я различаю женщину. Она идет на четвереньках, как овца, мне видно, что она по
пояс голая, висят ее большие груди, и кажется, что у нее три лица. Вот она добралась
до перил, села на них почти рядом со мною, дышит, точно запаленная лошадь, оправляя сбитые волосы; на белизне ее тела ясно видны темные пятна грязи; она плачет, стирает слезы со щек движениями умывающейся кошки, видит меня и тихонько восклицает...
Потом пелось о том, как Гамзат порезал лошадей и с молодцами своими засел за кровавым завалом убитых коней и бился с русскими
до тех пор, пока были пули в ружьях и кинжалы на
поясах и кровь в жилах.
Изо дня в день он встречал на улицах Алёшу, в длинной, холщовой рубахе, с раскрытою грудью и большим медным крестом на ней. Наклоня тонкое тело и вытянув вперёд сухую чёрную шею, юродивый поспешно обегал улицы, держась правою рукою за
пояс, а между пальцами левой неустанно крутя чурочку, оглаженную
до блеска, — казалось, что он преследует нечто невидимое никому и постоянно ускользающее от него. Тонкие, слабые ноги чётко топали по доскам тротуаров, и сухой язык бормотал...
Масса эта, в огромной черной медвежьей шубе с широким воротником, спускавшимся
до самого
пояса, с аршинными отворотами на доходивших
до пола рукавах, в медвежьих сапогах и большой собольей шапке, — вошла, рыкнула: «где?» и, по безмолвному манию следовавшего за ним енота, прямо надвинулась на смотрителя: одно мгновение — что-то хлопнуло, и на полу, у ног медвежьей массы, закопошился смотритель.
Она с утра
до ночи металась по хозяйству, ключи от всего носила у себя на
поясе и везде поспевала.
Второй, Замятня-Опалев, бывший при сем царе думным дворянином, обещал с первого взгляда гораздо более, чем отставной придворный: он был роста высокого и чрезвычайно дороден; огромная окладистая борода, покрывая дебелую грудь его, опускалась
до самого
пояса; все движения его были медленны; он говорил протяжно и с расстановкою.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии черным шелковым
поясом, Анна Михайловна стояла в своем магазине с утра
до ночи, и с утра
до ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
Но Павел Александрович не нашел, что отвечать. Он повернулся и столкнулся с Афанасием Матвеичем, который протягивал ему руку. Мозгляков преглупо не принял его руки и насмешливо поклонился ему в
пояс. Раздраженный
до крайности, он прямо подошел к Зине и, злобно смотря ей в глаза, прошептал...
Иван Борисов спрыгнул в воду, она была ему по
пояс; он дошел бродом
до берега, глубина воды нигде не доставала выше груди.
По сухому почти месту, где текла теперь целая река из-под вешняка, были заранее вколочены толстые невысокие колья; к этим кольям, входя по
пояс в воду, привязывали или надевали на них петлями морды и хвостуши; рыба, которая скатывалась вниз, увлекаемая стремлением воды, а еще более рыба, поднимавшаяся вверх по реке
до самого вешняка, сбиваемая назад силою падающих волн, — попадала в морды и хвостуши.
…не внимая
Шепоту ближней толпы, развязала ремни у сандалий,
Пышных волос золотое руно
до земли распустила;
Перевязь персей и
пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила ризы с себя и, лицом повернувшись к народу,
Медленно, словно заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи зрителей, смолкли свирель и пектида;
В страхе упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она, матерь Киприда!».
Иезуиты все
до одного были величайшие дураки, что он сам их всех заткнет за
пояс, что вот только бы хоть на минуту опустела буфетная (та комната, которой дверь выходила прямо в сени, на черную лестницу, и где господин Голядкин находился теперь), так он, несмотря на всех иезуитов, возьмет — да прямо и пройдет, сначала из буфетной в чайную, потом в ту комнату, где теперь в карты играют, а там прямо в залу, где теперь польку танцуют.
Рыбы вваливалось невероятное множество и так скоро, что люди, закинув снасти, не уходили прочь, а стояли на берегу и от времени
до времени, через полчаса или много через час, входили по
пояс в воду, вытаскивали
до половины набитые хвостуши разной рыбой, вытряхивали ее на берег и вновь закидывали свои простые снасти.
Харлов от времени
до времени прерывал чтение словами: «Слышь, это тебе, Анна, за твое усердие!» — или: «Это тебе, Евлампиюшка, жалую!» — и обе сестры кланялись, Анна в
пояс, Евлампия одной головой.
Бутон. И бьет барабан на площади. Кто высунул не вовремя язык? Будет он висеть
до самого
пояса.
Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одетые в самые разнообразные костюмы: тут были желтые, голубые и красные косоворотки-рубашки, матросские курточки с золотыми якорями, высокие
до колен чулки и сапожки с лаковыми отворотами,
пояса широкие кожаные и узкие позументные.
Изумруд знал это по особенной нервной спешке, с которой конюхи хлопотали около лошадей; некоторым, которые по короткости туловища имели обыкновение засекаться подковами, надевали кожаные ногавки на бабки, другим забинтовывали ноги полотняными
поясами от путового сустава
до колена или подвязывали под грудь за передними ногами широкие подмышники, отороченные мехом.
Не помня себя, мы перебежали лощину, кувырком слетели с мокрого, осыпавшегося бережка и прямо очутились по
пояс в мутной воде, между тем как ноги наши
до колен увязли в тине.
Широкий ворот тулупа никогда не застегивался, а, напротив, был широко открыт
до самого
пояса. Здесь было «недро», представлявшее очень просторное помещение для бутылок со сливками, которые Голован поставлял на кухню Орловского дворянского собрания. Это был его промысел с тех самых пор, как он «вышел на волю» и получил на разживу «ермоловскую корову».
Не доезжая шагов ста
до дома, Поликей запахнулся еще, оправил
пояс, ожерелку, снял шапку, поправил волосы и, не торопясь, сунул руку под подкладку.
В горнице поставили всю свою святыню, как надо по отеческому закону: в протяженность одной стены складной иконостас раскинули в три
пояса, первый поклонный для больших икон, а выше два тябла для меньшеньких, и так возвели, как должно, лествицу
до самого распятия, а ангела на аналогии положили, на котором Лука Кирилов Писание читал.
Смотрю, сколько сил было видеть, снимает он
пояс, засучивает руку, которой ударил меня, нож вынимает, мне дает: «На, режь ее прочь, натешься над ней, во сколько обиды моей к тебе было, а я, гордый, зато
до земи тебе поклонюсь».
Под конец он уже перестал кричать и только дышал часто-часто. И когда опять разверзла небо черная молния, ничего не было видно на поверхности болота. Как я шел по колеблющимся, булькающим, вонючим трясинам, как залезал по
пояс в речонки, как, наконец, добрел
до стога и как меня под утро нашел слышавший мои выстрелы бурцевский Иван, не стоит а говорить…
Кумачная рубаха без
пояса была разорвана на спине у него почти
до ворота, и чтобы рукава ее не сползали с рук, он засучил их
до плеч.
Начальство вверило ему, как надежному и благоразумному офицеру, надзор за какими-то морскими постройками и от времени
до времени выдавало в его распоряжение довольно значительные суммы, которые он, для большей безопасности, постоянно носил в кожаном
поясе на теле.
Иона брел по гравию ко дворцу, и ключи бренчали у него на
поясе. Каждый раз, как уезжали посетители, старик аккуратно возвращался во дворец, один обходил его, разговаривая сам с собой и посматривая внимательно на вещи. После этого наступал покой и отдых, и
до сумерек можно было сидеть на крылечке сторожевого домика, курить и думать о разных старческих разностях.
Пошел в праздник Аггей в церковь. Пришел он туда с женою своею в пышных одеждах: мантии на них были златотканые,
пояса с дорогими каменьями, а над ними несли парчовый балдахин. И впереди их и сзади шли воины с мечами и секирами и довели их
до царского места, откуда им слушать службу. Вокруг них стали начальники да чиновники. И слушал Аггей службу и думал по-своему, как ему казалось, верно или неверно говорится в Святом Писании.
Саян — распашной сарафан (сарафанчик-расстегайчик) на застежках спереди, от
пояса до подола.], в белоснежных батистовых сорочках, в кисейных рукавах с кружевами, на шее жемчуга, алмазные серьги в ушах.
А Домнушка девица молоденькая, собою малéнька, личиком беленька, очи сокольи, брови собольи, глаза с поволокой, роток с позевотой, а девичья краса — русая коса лежит на спине
до шелкóва
пояса́.
С теми же тупыми глазами, с сосредоточенною, испуганною покорностью девушка повернулась на бок и подняла грубую холщовую рубашку, не сгибавшуюся, как лубок, от засохшего гноя. У меня замутилось в глазах от нестерпимой вони и от того, что я увидел. Все левое бедро, от
пояса до колена, представляло одну громадную сине-багровую опухоль, изъеденную язвами и нарывами величиною с кулак, покрытую разлагающимся, вонючим гноем.